Год прошёл с того дня, как закатилось "сибирское солнышко", и теперь голос поэта можно услышать только по автоответчику. А когда-то его звонкий голос раздавался под сводами библиотек, дворцов культуры и молодёжных кафе, собирая толпы поклонников и особенно поклонниц. Сколько их было, влюблённых в него и его стихи! Сколько было рядом друзей и подруг! В ту юную пору, на излёте хрущёвской "оттепели", мы с ним и познакомились, и я многому научился у Романа.

Прежде всего, он учил (не словами, примером) творческой смелости, дерзости, волевому напору. Будучи сам по характеру весьма ранимым, мнительным и не очень-то уж самоуверенным (переубедить его в чём-либо было не трудно), он за письменным столом ничего и никого не боялся. Рисковал без оглядки. И этот его азарт, кураж заражал и других. Его яркие, яростные стихи будоражили душу, напрочь излечивали от уныния и лени. А ещё именно он заразил меня любовью не только к хорошей современной поэзии, но и к серьёзной музыке, запросто напевая мелодии из симфоний Бетховена и Шостаковича. В этом не было показухи, Рома искренне и всерьёз любил настоящую музыку, и позднее он радостно обнаружил такого же стихийного меломана в Астафьеве, с которым частенько обменивался кассетами с записями опер Верди и Мусоргского.

Деревенский мальчишка, так и не избавившийся от провинциальных комплексов, Роман Солнцев всю жизнь занимался самообразованием и самовоспитанием. Очень много и жадно читал, любил кино и театр, дружил с талантливыми художниками (у него есть стихи, посвящённые Поздееву и Ряннелю), умел ценить самых разных поэтов и прозаиков (которые зачастую между собой враждовали). Так, в нём легко совмещались любовь к модернистам Вознесенскому (кумиру юности) и Аксёнову (как и он, связанному судьбой с Казанью) - и к писателям-деревенщикам, особенно, конечно, к Астафьеву. Первым из нашей компании Роман "открыл" Валентина Распутина (хотя все мы давно были с ним знакомы) - помню, как он восторгался ранней распутинской повестью "Деньги для Марии".

Нет, не было в нём тяги ни к групповщине, ни к примитивной "партийности". Он и с врагами иногда был готов примириться. А вот друзей любить умел, умел быть верным и нежным в своей дружбе. С какой лаской он говорил, бывало, о Вильяме Озолине, Ростиславе Филиппове, Евгении Попове, с какой родственной нежностью к ним обращался ("Виля... Слава... Женечка...")...

Многие его вспоминают сегодня, и не только друзья-ровесники, но и совсем юные лицеисты, эти светлые девочки и мальчишки, которым он щедро дарил свою душу и свой талант, и очень разные читатели журнала "День и ночь", создателем и главным редактором которого он был. Хорошо, что начатые им дела продолжаются, хотя второго Солнцева быть не может.

Жаль, конечно, что литература нынче в загоне, и многие наши общие планы тают, как вечерний туман, и давно уж развеялись по ветру наши прекраснодушные мечты о сладкой свободе и всеобщем братстве вольных художников и артистов. Да, спасение, как и прежде, в творчестве. Но всё чаще вспоминаются горькие строчки из давнего (1961 года!) солнцевского стихотворения:

...И никто ведь не слышит, что счастье моё ушло,

и не бьют в набат пожарные батальоны,

и как гуси спят - голову под крыло -

белые правительственные телефоны...